Боже, какая актриса была И какими умами владела!..
На столе стоит бутылка,
А в бутылке два пера-с,
Прощай, папа, прощай, мама,
Я уеду на Кавказ!
– Вот стою я перед вами, простая русская баба, мужем битая, попами пуганая, врагами стреляная, живучая… И подняли нас сюда, и меня вот, на эту трибуну, партия и советская наша власть. Дом ли строим, лес ли рубим, едим ли, пьем – ведь это всё вторая половина дела, а первую-то половину за нас Ленин и Сталин сделали. Так будем биться за них до самого нашего смертного часу!
– Поганая она, ваша собака!
– Вас что, собака покусала?
– Хорошенькое дело. Я бы сама ее покусала!
Скажи, зачем тебя я встретил,
Зачем тебя я полюбил,
Зачем твой взор улыбкой мне ответил
И счастье в жизни подарил?
Ни малейшего намека в этих стильных, успешных, модно одетых женщинах, что минутами ранее они являлись нам в образах простой крестьянки, готовой кровью своей пожертвовать за СССР, и нелепой домработницы. И в этом есть что-то немецкое. Изобразив проституток, рабынь и королев, актрисы покидают рампу и превращаются в добродетельных статуарных матрон, которым положено заниматься спортом, путешествовать, любить вождей, вести светскую жизнь и придерживаться семейных ценностей. В подобном взгляде на них совпадают и любимый художник Сталина Александр Герасимов, и один из «главарей шайки формалистов» Артур Фонвизин, и полузабытый член «Бубнового валета», тоже формалист Сергей Лобанов, которых Герасимов лишал работы и права на творчество.
В зальчике на Донского Тверская картинная галерея выставила портреты трех гранд-дам советской сцены – Марецкой, Бабановой и Зелёной, созданные во второй половине 1930-х – первой половине 1950-х годов, в очередной раз заставив задуматься, какая атлантида несметных сокровищ таится в фондах провинциальных музеев. Просмотр не займет более получаса, но послевкусие можно растянуть в небольшой студенческой кофейне поблизости со стеклянной стеной, этажеркой с романами Фурманова и Леонова и пособием по культурологи для поступающих в вузы, миндальным печеньем и крепким американо.
Насколько узнаваема в портрете Веры Марецкой рука неподражаемого акварелиста Артура Владимировича Фонвизина, настолько же проблематично узнать саму актрису. Пожалуй, лишь различимо сходство с ее более ранней, 1935 года, феерической ролью парижской содержанки Бетти Дорланж из «Школы неплательщиков», когда вся театральная Москва со смаком повторяла вслед за ней: «Господа, не с кем жить! Не с кем жить, господа!»
И все-таки вещь, скорее, не о Марецкой, а о капризном артистизме самой акварели. Художник принципиально не стремится погружаться в модель, отказывается быть психологом, сопоставляя дымчато-утонченную мечту, грезу, с запахом духов и ощутимой телесностью здоровой белокожей субретки, бледно-зеленый букет на коленях с фантастическими переливами леопардового и синего на платье. Героиня позволила ему вернуться к излюбленной теме цирковых наездниц, только циркачка покинула арену, разгримировалась, приняла душ и превратилась в обычную и неподражаемую молоденькую мещаночку.
В сорок четвертом году Фонвизин жил в ссылке в Казахстане, а Вера Петровна уже пять лет работала в Москве, куда после успеха фильма «Член правительства» сумела вытащить из ростовской ссылки любимого учителя и режиссера (и первого мужа) Юрия Завадского и его студию. Правда, в 1943-м она снималась в Алма-Ате. Был ли написан портрет именно тогда – вопрос.
Театр Завадского – Марецкой, театр Моссовета, один из немногих не был отправлен в эвакуацию и давал спектакли даже во время бомбежек первых военных лет. Именно этот период стал самым ярким в карьере удивительной актрисы, к сожалению, мало известной нынешней аудитории. Сложнейшие возрастные драматические роли реалистического, бытового плана в пропагандистских картинах «Она защищает Родину», «Сельская учительница», «Мать» она наделяет живыми человеческими красками и интонациями, которые вызывают сопереживание и эмоциональный отклик даже сегодня. Лирико-драматические образы юных девушек («Машенька» Афиногенова, Маша в «Чайке») с успехом сочетает с острохарактерными комедийными персонажами (неподражаемая Змеюкина в «Свадьбе» на киноэкране и гомерически смешная Живка в «Госпоже министерше» на сцене). Этот же период в ее личной жизни окрашен трагическими тонами: расстреляны двое братьев-«троцкистов», арестована сестра, погиб на фронте второй муж. За дымчатым образом незнакомки с поджатыми губками скрывается непростая, полная боли и преодолений судьба.
А.М. Герасимов (1889 – 1863)
«Портрет Рины Зелёной» (1954). Деталь.
Бумага, фанера, гуашь, акварель.
Тверская областная картинная галерея
Рука, поддерживающая опирающийся на нее подбородок, перчатка по локоть откуда-то из допотопной аристократической жизни. Обведенные жирной черной тушью глаза, со временем всё жирнее. Сиреневый, фиолетовый, иссиня-зеленый и другие «кислотные» цвета в одежде, а также непременные полоски, клетки и белые воротнички. И, как написали бы журналисты, вглядывающиеся в самое себя, словно бы ведущие беспокойный творческий поиск, глаза.
Из этих и многих других необычных деталей Екатерина Васильевна Зелёная сложила вполне убедительный и солидный образ популярной советской писательницы и актрисы Рины Зеленой, посидела у пионерского костра с Корнеем Чуковским, произнесла пару крылатых фраз в «Подкидыше» и «Весне» и ускользнула, оставшись загадкой. И этими же деталями, как и всеми своими странностями и архаизмами, наделила своих персонажей, сделав их источником яркой комедийной характерности и потешаясь над ними вместе с публикой.
Все эти детали перечисляет, пытаясь объединить движением кисти и настроением, ученик Коровина и Серова, подражатель импрессионизма, апологет соцреализма Александр Михайлович Герасимов в камерном, с нотой официоза портрете. Вещь написана довольно-таки свободно, объемно и мастерски и выгодно отличается от его же изображений Сталина и Ворошилова с их диснеевским колоритом, примитивным рисунком и фальшивым азбучным содержанием.
Сверху и слева бумага надстроена полосками фанеры. Модель дана между бегущим по неприятного коричневатого оттенка фону, каким-то очень обыденным, «скучным» дневным светом и массивной синей вазой, мерцающей в темноте в правом верхнем углу. Но как раз это ощущение обычности, повседневности, сумрака, когда «никого не будет в доме», придает портрету некоторый отголосок современной интонации, которая заинтересовывает и к которой хочется прислушаться. Перед нами женщина с сильным, энергичным телом пловчихи и теннисистки, с живым подвижным умом, неунывающим борцовским характером, коей по иронии судьбы суждено талантливо изображать лихих беспризорниц, глупых домработниц, секретарш и малолетних детей.
Именно монологи от лица ребенка, звучавшие настолько достоверно, что младшие школьники в письмах обращались к ней как к своему ровеснику, прославили Рину Зелёную в 1950-е. Она еще только накапливает тот особый личностный объем, которым будут отмечены ее поздние годы. Ей предстоит пережить тяжелую болезнь. В шестидесятые – смириться с тем, что появились новые «звезды», и приспособиться к новой, неореалистической манере игры. В ее лучших киноработах («Дайте жалобную книгу», «Телеграмма», «Иностранка», «Приключения Буратино») проявится едва уловимая нота печали и одиночества. А в сериале о Шерлоке Холмсе, по собственным словам, она сыграет «мебель». Правда, сделает это так, что сами англичане с удивлением обнаружат, что в произведениях Конан Дойла есть еще один главный герой – миссис Хадсон.
1954-й стал последним успешным в карьере народного художника СССР, доктора искусствоведения, президента сталинской Академии художеств Александра Герасимова. Его постепенно лишат всех постов, картины уберут из музейных экспозиций, а их многочисленные копии, висевшие в обкомах, библиотеках, дворцах культуры, уничтожат. Возвращение герасимовского наследия состоится в 2016 году. Большой выставкой Исторический музей отпразднует «круглую» дату, его 135-летие. Авторы экспозиции призовут взглянуть на его полотна незамутненным глазом любителя искусства и объективно оценивать наше прошлое.
С.И. Лобанов (1887 – 1942)
«Марии Бабановой»
Холст, масло, темпера, пастель.
Тверская областная картинная галерея
Легендарная золотистая челка, шарфик, бантом повязанный на шее, сияющие голубые глаза на круглом с кукольными щеками лице. Фигура, чуть коротковатая и полная (эти недостатки каким-то непостижимым образом исчезали на сцене), закрытая острыми углами локтей. Соединение хрустальной чистоты, невинности и задорной влекущей женственности. Мария Ивановна Бабанова, дива, труженица театра, смиренно переносившая его предательства и обиды, легенда поколения 1930-х, воплотившая загадочные вибрации времени.
Помимо занятий живописью Сергей Иванович Лобанов в течение полутора десятков лет исполнял обязанности заместителя директора Государственного музея нового западного искусства, инициатором разгрома которого в послевоенные годы стал как раз Александр Герасимов. В 1939–1940 годах Лобанов делал зарисовки спектаклей Московского театра революции «Собака на сене» и «Ромео и Джульетта». Возможно, именно тогда и был создан портрет Бабановой, исполнявшей в них главные роли.
Звонкая птичка в завешанной тканями, наполненной подушечками, уютной клетке, одновременно увиденная на фоне клубящегося, недоброго, пока еще не обретшего форму пространства. Таково впечатление от этого выполненного в сложной технике полотна, отчасти реалистического с долей романтической приподнятости и декоративности, отчасти обобщенно-условного с элементами символизма и лубка, что было характерно для произведений Машкова, Кончаловского, Лентулова и других участников группы «Бубновый валет», к которой принадлежал и Лобанов.
Собственно, двойственность судьбы, невозможность дальнейшего пребывания в золотой клетке и смертельная опасность побега из нее в жестокий, живущий по звериным законам мир и была главной темой бабановских героинь – Офелии и Джульетты, Ларисы Огудаловой в «Бесприданнице», Тани в пьесе Арбузова. Подчиненность, служение этой теме и делает Бабанову, в отличие от многих хороших, замечательных актрис, единственной, великой.
Правда, зрители смотрели идейно выдержанную историю о том, как талантливая студентка Таня ради своего мужа отказалась от карьеры ученой и принялась вить семейное гнездышко, а когда он ей изменил, завербовалась на службу в Сибирь, и мечтали: пусть не открывается клетка. Пусть не снимает Бабанова пушистую белую шапочку из первого акта, которую вязали себе потом все москвички. И пусть звучит ее, по точному выражению театроведа Майи Туровской, «неправдоподобный мелодичный» голос, которым когда-то соловей вернул жизнь китайскому императору.