Азбука

***
Айда на выставку Шагала!
И посмотреть, и так, размяться.
Людей опять же посмотреть.

Понять полет парящих пар,
улыбчивых коров паренье,
пожар клубящихся цветов
и синих сумерек пожар.

И вот, ура! Не зря явились!
Пришла пора – они влюбились!

А чтоб резон был в этом деле,
хозяйским оком кое-что
себе в хозяйство приглядели –
повесить в головах кровати,
чтоб веселее было спати.

Чтобы она во тьме светила
своей луне благодаря.

Чтоб светом беглым и летучим
был взор обласкан и измучен.
Как если б херес в хрустале
и блик, дрожащий на столе.

Являя неземную удаль,
как если б ангел свил гнездо
чуть нашей форточки поодаль.

Чтоб мы украдкой, пряча взор,
косились весело и нежно,
как он задорно и прилежно
летает, вьется, мельтешит
и ангелятам хлеб крошит.

***
Бессонница как норма – привыкай.
Булавки в веки томные втыкай.
Организуй свой день наоборот,
придай ему обратный распорядок:
где сон положен – бодрость, суета,
работа, бденье, встречи, тра-та-та.
А день белесый, как зеленый чай,
разбавленному сну предназначай.
Заменим белый свет на черный свет.
А, собственно, а почему бы нет,
ведь разницы никто и не заметит,
и так, и сяк нам ничего не светит…

Азбука

Вот Мандельштам. На букву М,
в поэзии он ближе мамы.
Хоть Пастернак на П, родство
неочевидно между нами.
Что ни открой, где ни копни:
все – от знакомцев до родни.

Возьмем в кузены Кузмина,
в друзья хотим До-бы-чи-на…

А это наш десятый класс –
Олейников, Введенский, Хармс.

В начале кто царит – на А:
шаль, плечи, в профиль голова?

А кто там, в Болшево, в конце –
мать, дочь, сестра в одном лице
– в молчанье замер на крыльце
на Ц?

***
Зачем мне Зарядье, зачем мне музей!
Напиться у близкоживущих друзей,
имея возможность такую,
как радуюсь я и ликую.
Спасибо, родные, спасибо, друзья!
Немного шатаясь, немного скользя,
пойдем потихоньку обратно.
Внесем себя в дом аккуратно.
Веселья полны и прекрасной еды,
и дружбы, и всякой такой ерунды
восторженной, сенти-
ментальной,
уснем, лишь добравшись до спальной.
Ведь кайф?
А за время пути
всё это могло и пройти…

***
Заноза зависти, восторг и укоризна.
Я по-чужому думаю, дышу,
завишу и пишу.
И каждой подлой порою внимаю.
И посторонний облик принимаю…
Мне мука постороннего письма
больна и разрушительна весьма.
Полет чужой органики и клеток
зачем так обольстителен и меток!
…Мне бы остаться, чем я есть,
и несть
себя как вашу честь!
Чувствительность, действительность нагая,
меня смущая и чужих пугая,
зачем мне папой-мамою дана…
Я молнию разверзну на боку
и горделиво выгоню наружу
всё, что в себе чужого обнаружу,
и затопчу, и в лужу уроню.
«С меня достаточно!» – с достоинством воскликну.
А может быть,
я так не поступлю.
Освоюсь, успокоюсь, попривыкну.

***
Как мы блины, как нас блины, как я…
Как ели мы друг друга – я и блин.
Друга в друга заворачивали масло,
Икру, сметану, сердце, пикули.
И стопками, как писчую бумагу,
круглы и нескончаемы блины
нам всё несли…
Увидишь блин – и он тебя зовёт,
Он катится к тебе, а ты навстречу.
«Бери и ешь», – себе я говорю.
«Достаточно!» – сама себе перечу.
Нам б простоять,
пробиться, продержаться,
и прожевать, и вытереть уста.
Три дня осталось
до Великого Поста.

***
Игла, мы помним все, в яйце,
и ни морщинки на лице.
Яйцо, не помню, в волке, в утке,
в устах же – жемчуга и шутки.
А утка где? На верхотуре,
в российской сказочной культуре.
…Я не могу поверить, что
он, стройный, в твидовом пальто,
приятельства невольный пленник –
ровесник наш и современник.
Не верю собственным глазам,
но верю в утку и сезам,
где никакая не иголка –
любовь,
одна любовь, и только.

Где-то на Волге

Малюсенькие звуки, нежнейшие шлепки
тихонько выходили из тающей реки.
Пологий бледный берег, подмышки и пупок.
Кто там кого щекочет травинкой между ног?
Включай воображенье, блудливое включай,
тишайшие шлепочки подробно изучай.
Возьми двоих таких же, на берег приведи
и нежностью собачьей к песку их пригвозди.
Чтоб дурни простояли, ловя за звуком звук,
ушами и перстами холодных влажных рук.
Дрожанье вод ночное в безветрии, в тиши
созвучно переливам подвыпившей души.
Внутри дрожат напитки, вовне дрожит вода,
стоячая – едва ли, текущая – куда?

***
Ко мне приходит Люк Бессон,
задраивает люк.
«Не спать, – кричит, – н па дор ми!»
Накидывает крюк.

Всё это в полной тишине:
люк, крюк и люк бессон.
Но прогоняет хорошо
здоровый крепкий сон.

Ты не заснешь, какой ни ляг,
да будь хоть трижды пьян.
Ни мята не поможет, ни
пустынник Валерьян.

Такое время. Все не спят,
все смотрят в темноту,
молчат, гоняют валидол
туда-сюда во рту.

Рот должен занят быть всегда!
Еда, таблетка, страх.
Чтоб немота, как часовой,
стояла на губах.