Просто хорошо

 

***
Что больница? Что аптека?
Лета теплые дожди
как бы просят человека:
человек, не уходи!
Беззащитные колен
обнимает трын-трава:
оставайся, в летней лени
пусть побудет голова.
Человек не помнит боли,
рад он, что после него
будут те же речка, поле –
жаркой жизни торжество.
Он становится вальяжным,
он забыл, что обречен…
А июль, такой протяжный
дышит в щеку горячо.

 

Диптих

I

Горизонт, далекой ели конус.
Спящий дом, и окна на зарю.
Это, безусловно, крупный бонус
к предыдущей жизни, говорю.
Вроде малость, а такая милость:
лист украдкой падает в траву –
может быть, мне многое простилось,
если вижу это наяву.

II

Хорошо и лучше не бывает –
постоять под вечер у плетня…
В памяти неспешно проплывают
облака исчезнувшего дня.
Подышать бы перед сном немного
и в домашнем спрятаться тепле.
И не думать, что там, за порогом
слишком быстрой жизни на земле.

 

***
Побудь, душа, такой же ломкой,
смиренно замершей, негромкой,
как рядом эти камыши
в прибрежной сумрачной глуши.
И вот уже ни дуновенья…
Коснулся сон речного дна.
Вокруг – безмолвное моленье,
и жизнь предстала на мгновенье
такой, какой и быть должна…

 

***
Грозовой сгустился свет,
теплый дождь пошел…
Никакого смысла нет,
просто хорошо.
Дождь пошел, и ты иди:
вот оно, родство.
Ничего, что впереди
нету ничего.

 

***
Продеремся сквозь дебри житейской тщеты
и окажемся вновь – только я, только ты –
где озерный светлеет песочек,
в этом нежном июне, сыночек!
Только небо и лес…
Среди чутких чудес
кто-то Кроткий пусть дышит над нами.
Реет лета зеленое знамя.
Что бы ни было после, останемся здесь,
в этом лете пребудем и завтра, и днесь,
но продлимся за век человеков,
где уже ни варягов, ни греков.
Как бы яростно мне ни трубили отбой,
я пребуду – травою, дождем ли – с тобой,
буду рядом – и присно, и ныне –
как Отец, Пребывающий в Сыне.

 

***
Проснулся, чтоб увидеть реку,
как в ней размокли облака.
Так мало надо человеку,
так его радость глубока.
Я рано вышел, чтоб услышать,
как сонные ветра молчат,
камыш прибрежный не колышат…
Но не смолкает чаек чат.
И славно так, что задержаться
на этом светлом берегу,
за теплый воздух подержаться
еще могу…

 

***
Под окошком слива зацвела,
некогда посаженная дедом.
Умер дед, а слива ожила.
Страх засохнуть деревцу неведом.
Столько лет таилась, не цвела,
а тут снег по ветру запустила.
Внучка в дом пустующий вошла
и о чем-то давнем загрустила.
От цветка к цветку спешит пчела –
так сладка недолгая нажива…
Позабылись дедовы дела.
И осталась тоненькая слива.

 

***
Под тяжелым и сумрачным небом
мне б прожить без особых страстей.
Кроме ветра, дождя или снега,
пусть не будет других новостей.
Кем бы ни были здешние люди,
без утайки расскажет любой
о любви, о надежде, о чуде
не словами – своею судьбой.
И как будто дается на вырост
величавость несуетных мест,
где Господь – уж конечно – не выдаст
и свинья – уж наверно – не съест.

 

***
Надо мной бесформенная туча
цедит дождь. В округе никого…
Мне, Господь, ни капли не наскучат
образы творенья твоего.
Эта местность, даже если сира,
мне мила. Пусть день и сер, и пуст.
…Выйдет солнце, осветит полмира
и в углу двора продрогший куст.
Всё вокруг поет тебя и славит.
В небе пара любящих стрекоз
крылышки просохшие расправит…
Всё у них, мне кажется, всерьез.
Я не жду особенного чуда.
Что ни есть, исполнено чудес…
Дождь прошел, как легкая простуда,
и пролился на далекий лес.

 

***
Родины пасмурный свет,
легкость древесного шума:
кто-то прекрасно придумал
грустного счастья секрет.
Стелется дым заводской,
стяг ли державный по ветру…
Вот так простор! Но два метра
ждут за чертой городской…
И хорошо, если так:
просто, надежно и прочно.
Небо – нетвердая почва
и неразгаданный мрак.
Вот потому и легка
ноша нависшего свода
с тягой извечной к уходу
дымом да под облака.

 

***
Какая синь на белом свете!
Пусть думают, что Бога нет,
он сохранил меня до этих
уже почти прозрачных лет,
многозаботливостью мира
отягощая не вполне…
И даже – странно молвить – лира
еще при мне, еще при мне.

 

***
Город. Или деревня.
Листопадные дни.
Тихо и равномерно
проплывают они.
Может, к небу причалить?
Как всевышний привет,
меж деревьев печальный
и торжественный свет.
И срывается ветер
пусть с ветвей наугад.
Я зажился на свете
средь сует и утрат.
В стольном граде Отчизны
иль в медвежьем углу
Вседержителю жизни
воздаю я хвалу.

 

***
Сверкнет стремительная речка,
потонет средь глубоких трав…
Как лето раннее беспечно!
Светлеет мира дикий нрав.
И небо обнимает плечи,
и долго, на манер игры,
смотрю, смотрю, как бьется вечер
в дрожащем шаре мошкары.

 

***
Замер дождь в близлежащем лесу.
Этот август медлительно-долог.
В окнах белый налив на весу
и пруда полукруглый осколок.
Лето все-таки тихо уйдет.
Стукнут капли в пустое корыто…
Что хозяин? Ни капли не пьет –
грядки пленкой вспотевшей укрыты.
…Льдинкой звякнет ведро в холода,
в лужах первого снега шипенье.
Есть отрада простого труда.
И терпенье, терпенье, терпенье…

 

***
Вижу вновь безвидные места.
Стая тучам мчит наперерез.
И деревья, собранные в лес,
брошены, как люди без Христа.
Над пугливой, замершей водой
навесной поскрипывает мост.
Вот она, дорога на погост,
где лежит мой прадед молодой.
Тяги к небесам не превозмочь
всем земным старательным трудом.
Даст мне угол угольная ночь,
хлеб и воду даст случайный дом.
Кровля, дым порывистый над ней.
Пламя, запечатанное в печь.
Можно много теплоты извлечь
из холодных и недолгих дней.

 

***
Кровоточащая ранка –
день, ушедший навсегда.
Мимо станции Гриблянка
мчатся, мчатся поезда.
Дом, стоящий одиноко:
где-то рядом переезд…
То ль на лес выходят окна,
то ли в окна входит лес.
Серебристый отблеск тучи
стынет долго на воде…
Вроде места нет дремучей –
лучше места нет нигде.

 

***
Замерли рыбы в речном рукаве.
Пятнышки солнца на влажной траве.
Стало прозрачным пространство.
Птичий затих озабоченный вздор.
К берегу ближе придвинулся бор
с важной степенностью барства.
Всё совершается в срок и не вдруг.
Знай себе: что б ни менялось вокруг,
как бы душа ни скудела,
чередование всяких годин
нам посылает Один Господин.
И потерпеть – наше дело.

 

***
И пусть бы длилось, длилось это
и оставалось на века –
в окно с полдневным теплым светом
закрадываются облака.
И, погружен в трясину быта,
я взгляд бы в небо поднимал
и видел, как оно открыто
и велико, и как я мал!
И что там – зной или ненастье,
и где я – в холоде, в тепле,
но навсегда уже причастен
к огромной жизни на Земле.
Я здесь однажды появился
в каком-то веке и году…
И пусть бы этот полдень длился.
Вот я пришел. И не прейду!

 

***
Так осень ранняя прозрачна,
кругом и тихо, и светло.
Подолгу спит поселок дачный,
в печное кутаясь тепло.
Над полем выбелено небо,
и ни морщинки на воде.
Прожить бы без обид и гнева,
в простом, размеренном труде.
Округа с виду нелюдима,
но ветер с самого утра
доносит тонкий запах дыма
от скрытого в лесу костра.
И к ближнему тропинкой тайной
идешь, идешь издалека
на свет неявный, изначальный,
на говор возле огонька.

 

***
И этот день неповторим
с дорогой мокрой, непроезжей
в заброшенном углу медвежьем
с таким названьем – Третий Рим.
Зачем-то я пришел сюда.
Свое – отдать. С чужим – сродниться.
Кричит отчаянная птица
вверху без стаи, без гнезда.
А мне не надо никуда.
Я здесь, чтоб наскоро обняться
со всеми теми, с кем расстаться
уже не в силах никогда.
Покуда не перевелись
ни сироты, ни бедолаги,
мой дом – казенно-блочный лагерь,
где лампы Ильича зажглись.
Я не нуждаюсь в толмаче.
Мне ясно всё без перевода.
Я рад у этого народа
в безжалостное время года
весь век проплакать на плече.

 

***
Вот август – тихий финиш лета.
Как мне без этой теплоты?
Вот небом вся земля согрета
и придорожные кусты.
Реки замедлившейся дрема
и сумрак лесополосы.
Давно мне торжество знакомо
спокойной северной красы.
Так долго, долго проживаю
коротенькую жизнь одну
и счастьем – нет, не называю –
то шум дождя, то тишину.

 

***
Как мил мне этот день поблекший
в сыром и голом ноябре,
никто и не узнает больше…
Вот разве галка во дворе.
Последние в испуге листья
при каждом вздохе ветерка.
Для них всё проще, чем у Кристи:
ясна развязка и близка.
Как греет этот свет минутный,
как мирно, птичка, нам вдвоем,
как осень позднюю уютно
прожить в Отечестве моем.

 

***
Пусть ночью поздней вдруг разбудит
сиянием слепящим снег.
Я разным неизвестным людям
хочу стать ближе, имярек.
И вот шагаю на рассвете
по снежным тропкам на завод,
где, может быть, меня приветит
степенный, сдержанный народ.
И небо дальнее светлеет…
Как явны мира миражи!
Кто это счастье разумеет –
своими называть чужих?
Быть может, первый встречный дворник.
Решал он: пить или не пить.
И был уволен в этот вторник,
но в среду вышел лед долбить.