Первые уроки COVID-19, или Спой, Мэри, нам уныло и протяжно…
Было время, процветала в мире наша сторона.
А.С. Пушкин, «Пир во время чумы», песня Мэри
В разгар чумы веселая компания, состоящая из девиц и молодых людей, отправляется на загородную виллу (самоизолируется) и развлекается историями, в которых много веселья, секса, еды и выпивки: историями о мире, каким он был «до» – до того, как началась эпидемия. Вероятно, эта ностальгическая доминанта является наиболее естественной психологической реакцией на форс-мажорные обстоятельства, что и придает «Декамерону» Боккаччо его неповторимое обаяние (в полной мере ощутимое, кстати, только в итальянском оригинале).
Является ли нынешняя ситуация с эпидемией COVID-19 форс-мажорной? Однозначно нет, если сравнивать ее с черной смертью XIV века, от которой в городах умирало от трети до половины жителей. Однозначно нет, если сравнивать ее со смертностью при родах вплоть до XVIII века: по существу каждая рожавшая женщина тогда играла в русскую рулетку с двумя патронами в барабане шестизарядного револьвера. Если взять более современный пример, то в начале XXI века в мире ежегодно умирают от голода почти три миллиона детей – вот это настоящий форс-мажор, который не перестает быть таковым, оттого что цивилизованное человечество давно воспринимает эту цифру как обыденность. Нынешняя эпидемия в гораздо большей степени, чем медицинский, представляет собой социокультурный феномен; поэтому наиболее точной реакцией на нее должно быть, на мой взгляд, продумывание уроков, которые следует извлечь из происходящего.
Урок первый, мультикультурный
Всем известно, что на свете есть народы со своеобразными пищевыми пристрастиями. Как говорится, одному нравится арбуз, а другому – свиной хрящик; ничего странного и плохого в этом, разумеется, нет. Однако народ, отлавливающий и употребляющий в пищу бродячих собак, которые в свою очередь жрут летучих мышей, вряд ли заслуживает применения к себе высоких стандартов мультикультурализма в полном объеме. Особенно с учетом своеобразия своих многочисленных бытовых привычек, не связанных с кулинарией и не раз описанных российскими отельерами. Значительная часть мировой туристической индустрии, судя по всему, подсела на туристов из Поднебесной в не меньшей степени, чем Россия – на нефтяную иглу. Цена вопроса в связи с текущей эпидемией вполне очевидна, и лозунг «Можем повторить!» («Хэйи чонфу» по-китайски) в этом случае становится гораздо более актуальным, чем в его традиционном российском звучании. В определенном смысле многомиллионная масса китайских рабочих и туристов за пределами Китая воссоздает эпидемиологическую ситуацию пятивековой давности в обеих Америках, когда основная часть местного населения вымерла из-за болезней, завезенных европейцами. Вот только в роли несчастных аборигенов теперь выступают сами европейцы и их потомки на разных континентах.
Урок второй, управленческий
В кризисной ситуации не с лучшей стороны проявили себя две важнейшие инфраструктурные составляющие современного общества – правительства и медицина. Эта оценка относится, хотя и в разной степени, ко всем странам – богатым и бедным, демократическим и авторитарным по режиму правления. Власти и медицина оказались в целом и повсеместно слишком неповоротливыми и не готовыми быстро и эффективно реагировать на неожиданно возникшую опасность. Причину этой неполной адекватности я вижу не в личных качествах руководителей государств и медицинской отрасли (о которых в отдельных случаях тоже имеет смысл говорить), а в особенностях процесса, который обычно именуется «бюджетированием». Огромные бюджеты – и государственные, и медицинские – всегда затрудняют быструю и гибкую реакцию на острые и неожиданные вызовы. Только человеку с улицы кажется, что чем большим количеством денег располагает организация, тем лучше она действует. Даже на Западе, где количество людей, способных грамотно и эффективно управлять огромными бюджетами, как минимум на порядок превосходит число таких специалистов в России, эпидемия коронавируса привела к серьезным затруднениям в управлении и административным «пробкам». Инстинктивно верная реакция рассредоточения полномочий по борьбе с эпидемией в регионы совершенно недостаточна, если она не подкрепляется соответствующими бюджетными процедурами.
Применительно к России конкретный урок здесь заключается в том, что привычка к максимальной концентрации ресурсов в центре, являющаяся в определенном смысле подлинной национальной идеей на протяжении последних пяти веков отечественной истории, создает лишь иллюзию управляемости; как только возникает потребность пусть и в простейших, но практических административных действиях, власть приходится делегировать на места и бюджетную политику, соответственно, выстраивать на иных основаниях.
Урок третий, социальный
Здесь, в отличие от первых двух пунктов, я буду говорить исключительно о России; во-первых, как очевидец, во-вторых, потому что социальные последствия не самой страшной эпидемии вполне могут оказаться для России катастрофическими. Чаще всего при анализе этих возможных последствий указывают на два обстоятельства: 1) отсутствие у основной части населения финансовой «подушки безопасности»; 2) отказ государства от прямых денежных субсидий гражданам как частным лицам. Если говорить о первом из них, то главной причиной массового распространения образа жизни «из рук в рот», как выражаются немцы, является падающий на протяжении последних пяти лет курс рубля, сопровождающийся постоянно маячащей на горизонте угрозой отмены свободного хождения иностранной валюты. Прямо говоря, на протяжении последних лет большая часть российского населения активно избавлялась от рублей, не вкладывая их при этом в валютные накопления. Эту стратегию финансового поведения населения нельзя не признать результатом вполне определенной государственной политики, вся ошибочность и порочность которой полностью выявилась в результате текущей эпидемии. Раздавать деньги населению, из которого они годами хлещут, как вода из холерного больного, действительно представляется при этом достаточно нелепой затеей.
Главная проблема, однако, заключается не в этом, а в перспективе резкого вымывания из российского общества целых секторов профессий и занятий, которые я не могу обозначить иначе, как «паразитарные» (не производящие общественно значимого продукта). Быстрый количественный рост занятых в этом секторе за последние двадцать лет был связан прежде всего с крайней неравномерностью распределения доходов в современной России; «верхний средний класс», не отличающийся у нас ни культурой, ни умеренностью потребления, плодил обслуживающий его представления о «правильной жизни» паразитарный сектор экономики без преувеличения устрашающими темпами. Прямо говоря, деньги, которые могли бы быть израсходованы на поддержание в приемлемом состоянии массового образования и здравоохранения, на протяжении двух десятилетий тратились на раздувание огромного и бессмысленного человеческого «пузыря», который схлопывается на глазах и представляет собой немалую угрозу социальной стабильности.
Психологические аспекты эпидемии
Следует задуматься над тем, почему более ранние эпидемии, скажем так, гриппоидного типа не вызывали столь массовой истерической реакции, как нынешняя, потребовавшей соответствующих масштабов действий от правительств и медиков. Я вижу здесь две основные причины. Во-первых, эпидемия COVID-19 срезает в общей демографической массе по преимуществу возрастную категорию 60+, отягощенную предшествующими хроническими заболеваниями; эпидемии классического типа (вроде черной смерти XIV века) были наиболее опасны для обоих полюсов демографической вертикали – детей и стариков. Особая опасность для жизни людей пожилого возраста ставит под угрозу культ активной и продолжительной старости, широко внедрявшийся на Западе в послевоенную эпоху; несложная мысль о том, что природу, оказывается, обмануть невозможно, порождает истерическую реакцию у миллионов людей, приготовившихся вкушать обильные и сладкие плоды преклонного возраста в соответствии с рекомендациями рекламы и журналов моды.
Вторая причина также связана не столько с реалиями Запада, сколько с его культурной репрезентацией в качестве общества с безусловным abundance, т.е. изобилием. Мысль о том, что чего-то жизненно необходимого может не хватить на всех, повергает современного европейского и американского обывателя в полный шок. Ярким примером этого шока является истерия вокруг аппаратов искусственной вентиляции легких, которые, как выясняется сейчас, способны окончательно угомонить пациента с такой же вероятностью, как и излечить. «Образ себя», выработанный западным обществом за семьдесят пять послевоенных лет, не выдержал проверки первым же, не сказать чтобы слишком серьезным, испытанием. Это касается и стандартов солидарного поведения, и представлений о гарантированном воспроизводстве жизни, и рекламных образов «счастливой старости». Всё сказанное имеет меньшее отношение к России, которая не успела угодить в ловушку общества потребления с такой степенью тотального погружения, как западные страны, и местное восприятие эпидемии имеет в значительной степени «наведенный», воспринятый извне характер.
Можно сказать, что эпидемия COVID-19 выявила глубоко несбалансированное и в силу этого неустойчивое состояние современной цивилизации. В послевоенное время эта цивилизация развивалась по преимуществу стихийным, неконтролируемым и непредсказуемым образом, и ее противоречивые составляющие даже в условиях относительно незначительного кризиса с трудом поддаются систематизации и урегулированию. Вопреки цитированной в эпиграфе песне Мэри из пушкинского «Пира» выяснилось, что «наша сторона» вовсе не «процветала в мире» даже тогда, когда казалась процветающей.
Будьте здоровы и не теряйте головы, даже если она у вас в противогазе!