Гардеробщик
С Михаилом Юрьевичем Хлудовым Иван познакомился в мастерской художника Почкаева, приехав в родной город на каникулы.
Каникулы тогда выдались тяжелые. Особенно поначалу.
За необъяснимые пропуски занятий и какие-то еще студенческие происшествия Ивана лишили стипендии. Квартира, которую он сдавал на учебные месяцы, тоже больше не приносила дохода – ему самому как-то надо было тут пережить длинное лето.
Жить было практически не на что.
Иногда он ходил к семейным друзьям, и там его кормили. Но занимать деньги, не зная срока отдачи, было неудобно.
Тогда возник художник Адмиралов. Как и кем они друг другу были представлены, Иван не помнил. Потому как случилось это, естественно, по нетрезвому делу.
Квартира одинокого и свободного студента быстро стала удобным местом для выпивания. Приходили друзья, друзья друзей, знакомые знакомых. Приносили не только выпивку, но и незамысловатую закусочную еду. Иван пил относительно умеренно и больше налегал на съестное.
Но с Адмираловым они запили. Временами перемещаясь из квартиры Ивана в мастерскую Адмиралова возле Детского парка и обратно. Приглашенному Адмираловым трезвому художнику с неизбывной жалостью продали альбомы Виктора Попкова и Феофана Грека из библиотеки Ивана. Причем практически по номинальной стоимости: совести не хватило заломить реальную рыночную цену. Или уж очень выпить хотелось.
Однажды Иван проснулся. На кухне было грязно, как после любой затяжной пьянки. И совершенно пусто. В смысле еды.
А есть хотелось нещадно.
Иван заглянул в холодильник и все шкафы. Обнаружил лишь кусочек засохшего хлеба и трехлитровую банку из-под сахарного песка. На стенках банки еще оставались сладкие крупинки. Иван поскреб сухарем банку изнутри. Сухарь стал вкуснее, но не сильно сытней.
Из последних сил кое-как прибравшись, Иван побрел в сторону мастерской Адмиралова.
Адмиралов оказался на месте. Выглядел он тоже изрядно помятым, но уже совершенно трезвым. Искать средства на опохмел обоим даже не пришло в голову.
Зато Адмиралов, усато и весело изображая фокусника, выудил из сумки банку из-под болгарских маринованных огурцов. В банке плескался супчик, заботливо приготовленный Адмиралову супругой Светланой Васильевной.
Адмиралов перелил супчик в ковшик, разогрел на электроплитке и поделил пополам.
Мифическую Светлану Васильевну Иван и в последующей жизни так никогда и не увидел, но супчик запомнил навсегда. А с Адмираловым после этого супчика они стали друзьями.
На следующий день, окончательно наведя порядок в квартире, Иван отправился на поиски хоть какой-нибудь работы.
И ноги сами привели его к цирку.
Иван поразглядывал бодрые жизнеутверждающие афиши. Тигр на одной из них очень смахивал на улыбающегося Адмиралова. Иван стал огибать цирковое здание справа, намереваясь идти дальше через парк. И оказался напротив служебного входа.
А слева от служебного входа висела доска объявлений «Требуются» – как у проходной какого-нибудь завода. Нет, укротители и клоуны здесь не требовались. А нужны были повар, буфетчица и пожарный.
На последнюю должность Иван и решил претендовать.
Он открыл дверь и оказался перед обычным вахтером. Тот направил его к замдиректора.
Замдиректора оказался длинным, в пиджаке и галстуке и очень походил на пародийного укротителя, правда, без нафабренных усов. И сразу в голове Ивана обрел кличку «замукротителя».
Загвоздка была в том, что Иван мог устроиться только на неполных три месяца, до конца августа. Плюс у него было неоконченное высшее. Это тоже показалось замукротителю препятствием. Однако нужда в пожарном, видимо, была высока.
– Возьмем тебя по трудовому договору, – смилостивился замукротителя.
– Хорошо, – сказал Иван.
– Работа: сутки через двое.
– Хорошо, – кивнул Иван.
– На работе не пить!
– Хорошо, – и тут Иван не стал возражать.
– Животные этого не любят! – словно извиняясь, добавил замукротителя. – Сам к животным как относишься?
– Слонов и тигров, – ответил Иван, загибая пальцы, – люблю. Еще собак. Не люблю попугаев. Да, в детстве у меня был хомячок, ужасный зануда и вонял изрядно, – замукротителя начинал ему надоедать.
– А тебе палец в рот не клади! – задумчиво проговорил тот.
– Как и попугаю. За что их, гадов, и недолюбливаю, – уточнил Иван, не меняя серьезного выражения лица.
– Тогда тебе повезло! – улыбнулся впервые замукротителя. – Попугаи – в Стамбуле. На гастролях. Хомячков не держим: мелковаты. С остальными познакомишься. И в цирке не воняет, а пахнет! Иди в отдел кадров, там тебя оформят. Потом объясню обязанности.
– Хорошо.
Для начала замукротителя провел экскурсию по цирку, особо обращая внимание Ивана на пожарные выходы и места расположения гидрантов. Но это была, похоже, чистая фикция. На самом деле обязанности сводились к обычным вахтерским: сидеть на входе да открывать ворота для въезжающих в цирк машин. Список номеров, имеющих на это право, прилагался. И еще надо было проверять у входящих документы.
На следующий день Иван вышел на работу. Первым и единственным, у кого он потребовал документы, был замукротителя. Тот сначала ошалел, а потом предъявил. Так у них сразу наладились хорошие производственные отношения.
Жизнь вошла в более ясную колею. К тому же все-таки было лето.
Адмиралов не только радушно принимал Ивана у себя в мастерской, но и познакомил с еще несколькими художниками.
В трех минутах ходьбы от Детского парка была мастерская Почкаева, тоже подвальная, но в жилом краснокирпичном доме ранней советской постройки.
Почкаев оказался очень хорошим художником и человеком приятным. С первым были согласны практически все, даже недоброжелатели и завистники, а со вторым многие бы поспорили – будучи отягощенным спиртными напитками, Почкаев становился довольно невменяемым. И сам про это знал, так что на всяких посиделках среди своих картин старался не перебирать. Иногда ему это удавалось.
Его большие работы исполнены были с бесшабашным и точным живописным изяществом. Бесспорное качество живописи плюс оттенок не сюжетного, а неуловимого сюрреализма хоть в изображении обычного русского пейзажа принесли ему уже определенную славу – его работы покупали московские коллекционеры. Иногда даже редкие, специально приехавшие иностранцы. И еще он был превосходным легким рисовальщиком. Как раз тогда заканчивал большой цикл карандашных иллюстраций к «Альтисту Данилову». Форматом не меньше чем пятьдесят на пятьдесят. И это сочетание карандашного минимализма с широкоформатной подачей делало его рисунки воздушными и волшебными.
Мастерская Почкаева была попросторнее адмираловской, так что за правило взяли вечерами собираться здесь. Приходили художники и разные другие люди. Говорили об искусстве и еще обо всем на свете. Походя поругивали родную советскую власть.
Как-то компания подобралась довольно обширная. Среди пришедших оказался и бородатый человек, который вполне мог бы сойти за художника – только был он уж очень какой-то жилистый и суровый. Ни разу не улыбнулся. И с каждой минутой всё больше мрачнел.
– Это Хлудов! – шепнул Ивану на ухо Адмиралов. – Самый известный в городе каратист! – в словах Адмиралова звучала затаенная гордость за земляка.
Почему-то как раз зациклились на советской власти.
Привыкший к вольному московскому воздуху Иван поносил ее с недоброй и даже жестковатой иронией.
После какого-то особо язвительного пассажа, вызвавшего «в зале» довольный художнический смех, Иван почувствовал на своем запястье железную хватку: будто наручники защелкнули.
– Пойдем-ка выйдем, – тихо и беспрекословно сказал ему Хлудов. Запястье, впрочем, тут же отпустил.
Вышли во двор.
– Ты, вообще, кто такой? – с явным вызовом спросил Хлудов.
Ситуация была чуть фарсовой. Но и немного ознобной: драться Иван напрочь не умел. Тем более с каратистами.
– Да так, – на всякий случай Иван перенес тяжесть тела на «заднюю» ногу, а руки согнул в локтях. – В цирке работаю…
Хлудов стоял перед ним, руки спокойно опустив, но пальцы его совершали какие-то замысловатые волнообразные движения:
– Клоунов нам тут только не хватало…
– А вообще из Москвы. Теперь, – добавил Иван. – А что?
– Да так, ничего, – уже спокойно ответил Хлудов. – Языком густо мелешь…
– Ораторским искусством овладеваю, – улыбнулся Иван. Кажется, гроза миновала.
– Ладно, проехали, – ответил Хлудов, протягивая руку. – Михаил Юрьевич…
– Иван Сергеевич, – вскинув брови, представился Иван.
Это оказалось очень смешно, будто и впрямь что-то не поделили Лермонтов с Тургеневым. Взгляд Хлудова подобрел, и они отправились восвояси в подвал.
Уже позже, кое-что узнав, Иван понял, в чем таилась природа вдруг вспыхнувшей к нему ненависти. А потом получил подтверждение и лично от Хлудова.
Был тот краткий и безумный период, когда занятия, а тем паче обучение карате негласно приравняли к уголовному преступлению. Да еще с идеологическим оттенком. За дело с обычным недостойным рвением взялось КГБ. И Михаила Юрьевича в числе первых регулярно таскали на допросы с пристрастием. Искали зацепку, чтоб реально посадить. Вот и принял он залетного Ивана за специально подосланного стукача-провокатора. Со всеми вытекающими последствиями.
– Слушай, Михаил Юрьевич, – спросил его потом как-то Иван, – а ты бы меня тогда вправду мог ударить?
– Но близко было… Иван Сергеевич… – усмехнулся Хлудов.
– Как по другому поводу говорил Солженицын, – подвел итог Иван.
Больше к этой теме они никогда не возвращались. Всегда называли друг друга, не без удовольствия, исключительно по имени-отчеству. Но некий холодок в отношениях всё ж остался.
Из того лета запомнилось еще как Иван, пользуясь служебным положением, сводил друзей-художников и Хлудова в ночной цирк. Слоны и тигры на них не обратили внимания. Потому как мирно спали. Зато на дежурно освещенном манеже художники немного подурачились, а Хлудов изобразил несколько красивых каратистских па.
А само лето подходило к концу. Как и цирк. В сухом остатке: кличка «замукротителя» приклеилась к замдиректору намертво.
На следующее лето в родной город Иван выбрался ненадолго.
К этому времени он счастливо женился и уже прислушивался ухом к пятимесячному животу жены. Чтобы перебраться окончательно в Москву, надо было разобраться с местной квартирой. Путем хитрого обмена на коммуналку Иван получил приличные, но всё равно не соразмерные ценности отдельной квартиры деньги. Продал по дешевке холодильник и то, что купили из мебели, забрал оставшиеся хорошие книги. Настенные часы подарил Адмиралову. И навсегда выписался.
С Хлудовым он тогда виделся мельком. Как и в следующие редкие приезды.
Но через несколько лет Хлудов позвонил уже из Москвы, куда тоже недавно переехал: в большую комнату коммуналки возле одной из кольцевых станций метро. Жил он там без семьи, один.
Встретились. Стены комнаты Хлудова были сплошь завешаны работами Почкаева. В том числе теми самыми иллюстрациями к «Альтисту Данилову». Что в любом случае говорило о хорошем художественном вкусе хозяина. С автором «Альтиста» Иван как-то потом познакомил Хлудова в Доме литераторов. При этом сцена была вполне символической. Невысокий коренастый Орлов стоял на верхней ступеньке лестницы, ведущей из холла ЦДЛ в сторону ресторана, ладный жилистый Хлудов – на ступеньке нижней и смотрел на автора «Альтиста» снизу вверх с искренним восторгом, граничащим с изумлением. Орлова даже удалось зазвать к Хлудову домой посмотреть иллюстрации. Рисунки Орлову понравились, и один из лучших был ему подарен. После этого случая никогда не исчезавший холодок в отношениях Михаила Юрьевича и Ивана Сергеевича сильно подтаял.
Зато у Хлудова Иван познакомился с искусствоведом Щербатовым. Они сошлись на любви к русскому восемнадцатому веку: Рокотов, Левицкий, Боровиковский. Щербатов это время любил профессионально, но и в дилетантстве Ивана почуял родную душу. Он не только устроил Ивану экскурсию по недоступному смертным Большому Кремлевскому дворцу, где как раз курировал масштабную реставрацию, но и брал с собой на Хлебниковское водохранилище, где у него была собственная парусная яхта. В благодарность вытащенную на берег яхту Иван по весне собственноручно красил суриком. Лелеяли даже мечту о большом парусном походе по Волге. Мечта для Ивана реализовалась много позже и совсем уж невероятно. Щербатов в новые времена основал собственную реставрационную фирму. Но быстро скатился до обычного строительства коттеджей. Заработал много денег и купил на Кипре почти океанского масштаба парусную яхту с девятиметровой мачтой и четырьмя каютами. И однажды Иван прилетел в Неаполь, где у пирса его ждала изумрудно-зеленая «Екатерина», названная именем жены Щербатова и выкрашенная в цвет ее глаз. На «Екатерине» они обошли вокруг Италии, высадив Ивана в Венеции.
Хлудов же и раньше, и позже официально работал преподавателем физкультуры в строительном институте. И вел собственную секцию ушу, на которое переключился с утратившего притягательность «простоватого» карате. Регулярно стал ездить в Бирму к тамошним мастерам.
Для Ивана же привлекательность всех этих восточных единоборств была не в таинственной духовной сути, тут ему в целом достаточно было Дао де цзын и в частности хорошо усвоенного принципа У-вэй, а в умении защищаться и защищать. Поэтому время от времени и возникала идея начать ходить в секцию Хлудова вместе с подросшей дочерью. Идея так никогда и не осуществилась – по обычной лености и некоторой транспортной неудобности.
Хлудова он никогда не видел «в деле». Но достаточно было посмотреть, как по отдельности он может двигать фалангами пальцев, чтобы безоговорочно поверить в его бойцовские возможности.
– А вот я ничего не умею, – сказал как-то Иван. – И как мне быть в каких-то критических обстоятельствах?
Хлудов усмехнулся и указательным пальцем быстро коснулся шеи Ивана и не сильно надавил куда-то под ухом. Голова Ивана сама собой упала набок, а руки утратили способность к движению. Только через пару минут всё вернулось в норму.
– Вот сюда-то и надо просто нажать, если что, – пояснил Хлудов.
– Но я же не попаду?! – изумился Иван.
– Если надо будет, попадёшь! – успокоил Хлудов.
По рассказам Почкаева Иван помнил и о двух происшествиях с Хлудовым. Героическом и водевильном.
Первое случилось в Крыму. Они поехали небольшой компанией и заняли часть дикого пляжа. Но как-то в сумерках на их место стали претендовать агрессивно и безоговорочно.
– Как он летал! – только этими словами Почкаев и мог описать победный бой Хлудова, который с агрессорами справился совершенно в одиночку.
В другой раз, в загородном пансионате Хлудов через балкон пробрался к своей мимолетной пассии. Но тут явился муж и ударил Хлудова бутылкой по голове. Никакое карате не помогло – или просто чувство вины невзначай сработало?
А однажды ночью из квартиры Хлудова они пошли к метро за бутылкой водки.
Пересекли проспект по подземному переходу и уже направлялись к киоску, прилепившемуся у монументальной бетонной стены, ограждавшей грандиозную стройку.
И тут увидели, что прямо наискосок через пустынный проспект к ним движется компания подростков, человек семь, среди которых две девушки, что, естественно, придавало молодым людям куражу. Так как Иван с Хлудовым были еще довольно далеко от киоска, а компания с озверелыми лицами и шумным матом направлялась прямо к ним, можно было безошибочно предположить, что предстоит драка.
В душе Ивана боролись два чувства: с одной стороны, было, конечно, страшновато – всё-таки пятеро (не считая девочек) против двоих, с другой – ну наконец-то…
Встань за мной! – сказал Хлудов, показывая Ивану в сторону бетонного забора.
Иван послушно встал, всё же сжимая кулаки.
Хлудов стоял спокойно, опустив руки – как и тогда, при первом их знакомстве.
Компания с горящими глазами и подначивающими матерками неотвратимо приближалась.
Они подошли уже на расстояние быстрого удара.
– Привет, ребята! – мирно сказал Хлудов. – Вы, наверное, тоже хотите выпить?
Те замерли, словно в стоп-кадре. Их неподвижное стояние продолжалось с полминуты.
А потом они на глазах превратились из озверелых подростков в обычных мальчишек с нормальными человеческими лицами.
Кто-то из них побежал за бутылкой. Тут же все вместе и выпили из пластмассовых стаканчиков, запивая колой.
Дружески попрощавшись с неожиданными приятелями, Иван с Хлудовым дошли наконец до киоска, купили свою бутылку водки и отправились домой.
Прошел еще большой кусок жизни. За это время Хлудов получил черный пояс, умер Щербатов, Почкаев переселился в деревню, Адмиралов остался без зубов и неотвратимо спивался.
Хлудов переехал в отдельную квартиру. Вместе с ним и работы Почкаева.
Иван пару раз приходил туда. Познакомился с миловидной подругой Хлудова. Но прежних застольных разговоров не получалось. Хлудов сразу ставил длинное любительское видео про свою Бирму. А когда Иван сказал, что ему надоело смотреть на эти боевые скачки, буквально по-детски обиделся. Вообще, он сильно сдал. Стал сутулиться и сбрил бороду и оттого выглядел даже немного беззащитным. Преподавать почти перестал. По каким-то проговоркам Иван понял, что он с кем-то важным в их особом мире поссорился. Что подтверждала и как-то вскользь брошенная реплика: «Я с бандитами не работаю».
Хлудов стал пенсионером, что с ним совсем не вязалось. Но небогатым он был именно как неработающий пенсионер. Если Иван звал в ресторан, то он сразу предупреждал, что «сейчас на мели». Платил, широко и совсем необидно, Иван.
Однажды Хлудов попросил найти ему переводы с английского, в качестве подработки:
– Язык-то я неплохо знаю. Да и образование всё ж гуманитарное, – особых надежд в его голосе не звучало. Ивану ничего под руку не попалось, да не очень-то он и старался.
Иногда Хлудов занимал у Ивана небольшие суммы и не всегда отдавал.
Как-то позвонил и сообщил, что устроился работать гардеробщиком. Иван даже не спросил, куда. Хлудов снова попросил денег. Иван на сей раз нечаянно разозлился и напомнил о невозвращенном долге. В ответ Хлудов что-то пробормотал, но даже не извинился и не пообещал вернуть. С тех пор не звонил. А когда Иван, по прошествии некоторого времени, ощутив острый укол стыда за ту самую нечаянную злость, позвонил сам, то домашний телефон Хлудова механическим женским голосом лишь повторял: «Неправильно набран номер», а мобильный сообщал, что «данный вид связи недоступен для абонента».
Бросив попытки дозвониться, Иван Сергеевич, не лишенный воображения, начал иногда придумывать себе про Хлудова, так и оставшегося для него немного загадочным, вполне фантастические и отчасти даже конспирологические истории, впрочем, не лишенные подозрительных оснований в тонкой реальности.
Одна из них ему нравилась больше других.
Хлудов работает гардеробщиком в собственном ресторане. Живет более чем скромно на пенсию и маленькую зарплату. А ресторанные доходы ежемесячно направляет в фонд помощи паллиативным детям – вспомнилось, что одна из дочерей-двойняшек Хлудова умерла в подростковом возрасте от рака.
Еще порой вспоминалось хлудовское: когда тебе плохо, опусти руки – всё пройдет. И проходило, уходило. Надо было только опущенными руками еще немного потрясти.
И всё же: сбитый летчик или… Или им так положено, мастерам ушу, после определенных сроков опрощаться до бедности и спускаться к самому подножию социальной лестницы? И вообще исчезать?
В этой связи заглянул Иван, наконец, и в интернет, дабы узнать, что же такое ушу. В его философическом изводе.
Путаницы там было много. Но что-то и сходилось. Иван, конечно, выбрал для себя то, что оказалось ближе его сердцу.
«Ушу» переводилось с китайского как «боевые искусства». Происхождение имело из буддийских и даосских монастырей. И хотя многие мастера избирали военную карьеру, некоторые стили ушу вообще не предполагали боевого использования, а были связаны с магическими практиками, отчасти родившимися из ритуальных танцев, другие базировались на имитации движений животных вплоть до мистического перевоплощения в этих самых животных.
Еще утверждалось, что существуют по сути два ушу, которые между собой практически никак не связаны. Одно было создано на основе магически-оккультных методик установления связи с запредельным миром, энергетической подпитки и воспитания человека-воина. Но не воина как некой агрессивной личности, а уникального существа, способного спокойно и без злобы противостоять профанному миру. Это путь безукоризненного мастерства. Он требует больших усилий, вдумчивости и немалой внутренней интеллигентности.
Другое ушу – это путь внешний, показной, довольно простой и не требующий внутренних усилий.
Такая двойственность ушу лежит в природе человека. Чем дальше ученики-последователи продвигаются вперед, тем меньше остается людей, способных выдержать всё нарастающее внутреннее напряжение. Они отпадают, спотыкаясь о ложные цели или свои амбиции. Настоящие последователи называются «идущими по Пути» или «вступившими на Путь», они и есть «занимающиеся искусством» под руководством мастера-наставника.
Наставники передают последователям не столько технические приемы, сколько учение «от сердца к сердцу». Учение же есть передача личных свойств и переживаний просветленного учителя. Именно поэтому не существует каких-то секретов, которые можно было бы подсмотреть, украсть или выдать.
Смысл жизни наставника – в сохранении духовного импульса, истины, которую нельзя растерять в бренном мире, а не в банальном обучении боевым приемам.
Недоступность истинной традиции для непосвященных обеспечивалась уже самим состоянием, в котором должен находиться человек, дабы вступить в контакт с миром духов, обрести «иное» сознание, покинуть пределы физического тела. Длинный ряд упражнений мог подвести к определенной черте, способствовать прорыву в область изначального опыта, но всё зиждилось на природной предрасположенности. И даже в этом случае некоторым методикам, которыми технически можно овладеть за несколько месяцев, последователей обучали десятилетиями – у них стремились развить способность к трансцендентации сознания. И ради этого можно пожертвовать карьерой, удалиться на старости лет в уединенную деревню или горный скит.
Или стать гардеробщиком.
На этом Ивану, вроде, можно было и успокоиться. Всё у Хлудова должно быть по-своему хорошо.
Но в душе и сердце всё равно свербило.
Как-то Иван в одиночестве задумчиво курил на кухне.
А потом вдруг взял и ткнул себя указательным пальцем в шею под ухом. Попал.
Перед ним сидел Хлудов и улыбался сквозь бороду:
– Вот так-то, Иван Сергеевич. А говорил, не попадешь…