Классицизм Святослава Михни
Стихи Святослава Михни – пока лучший в тверской литературе вариант современного прочтения классики. Формы, найденные в прошлом русской поэзии, он использует в текстах о современных, актуальных явлениях, при этом стихи звучат абсолютно гармонично. Так мастерски воплощать классические традиции дано лишь редким авторам, ибо очень велика вероятность создать что-то умилительно-старомодное. Но никаких ретро-стилизаций у Святослава нет, даже сознательно сделанных. Есть современный текст, созданный в классической манере.
И выбранному стилю автор верен всю жизнь, что тоже вполне соответствует традициям поэзии «Золотого века».
Марина Батасова
Поэт
* * *
Наделит печальною свободой
прежний вид принявшая судьба:
дом дощатый, лавочка у входа,
светится кленовая резьба…
И опять стоишь, не разбирая, –
краткий миг, застывший на века, –
то райцентр или центр рая
видится тебе издалека.
* * *
Не блеснёт возле камня коса,
поплывёт чёрный лёд Антарктиды.
И не вспомнят вовек небеса
человечьего рода и вида.
И не вспомнит пустырь мировой
костерка, дыма хижины, плуга…
Перед будущей тьмой вековой
остаётся держаться друг друга.
* * *
Конечно, всё будет кончено,
как будто, несясь окрест,
внезапно пролает гончая
и сгинет из здешних мест.
Всё будет, увы, просрочено,
и письма пришлёт назад
иль выбросит на обочину
единственный адресат.
Покамест же, как конвертики,
к нам сверху слетают дни.
Мы в пальцах беспечно вертим их,
не зная, на что они.
Нас небом и светом потчуют
под шелест календаря,
снабжая воздушной почтою, –
мне кажется, что не зря…
* * *
Состав несётся по осколкам
державы некогда великой.
Старушки, в прошлом комсомолки,
в Орле торгуют ежевикой,
несут к вагонам раков с пивом,
из репродуктора «Прощанье
славянки» льётся сиротливо –
нездешней встречи обещанье,
как будто проводы «на фрица»
короткой ночью роковою
тех, с не осевшею на лицах
горячей пылью фронтовою.
Их ждали – тех, кто в вечность убыл,
от ожиданья каменели,
чтоб исколоть щетиной губы
и вжаться в грубый ворс шинели.
А поезда неслись всё мимо,
везли с привычно диким свистом
понежиться на пляжах Крыма
не тех – курортников, туристов...
И прежде чем увидеть море
в окошке мутном вместо леса,
я сплю под гогот в коридоре
в вагоне тесном «эмпээса».
* * *
Домославль, Миронежье, Раёк...
Кто придумал названия эти –
то давно никому невдомёк.
Память выдуло ветром столетий.
Покосившийся чей-то сарай,
флаг поник над избой сельсовета...
Этот тёмный, заброшенный край –
средоточие белого света.
* * *
Лукаво время говорит,
что впереди-де Кипр иль Крит,
а не артроз или артрит,
не тьма, не Страшный суд,
не пылью тронутая трость,
не старца сломанная кость,
не сверху брошенная горсть
земли – лишь донесут,
опустят в повлажневший грунт...
Тогда бессмыслен будет бунт
и нипочём уж лиха фунт –
тюрьма или чума...
Когда летишь в аэропорт,
берёшь билеты на курорт,
то вид грядущего – затёрт,
грядущего – нема.
...Мой «Ту» взмывает в высоту,
ты ставишь чайник на плиту,
бросаешь рыбину коту
и в гости ждёшь родню.
А в небеса ты пишешь мне:
зачем о будущем вчерне,
мол, надо жить (ведь жизнь – вполне)
и радоваться дню.
***
Как интроверт в траве хочу лежать лицом,
ничуть себя не мнить ни мужем, ни отцом
и, может, даже жизнь свою совсем поправ,
стать ветром и травой, а, может, смесью трав.
А может, вот она – конечная стезя:
из влаги луговой восстать уже нельзя.
И в спячку впасть, как все осенние жуки...
Но просто так лежать не станут мужики.
***
Дни осени тихи.
От света над дорогой
мне остается много –
молитвы и стихи:
упорный в синеве
у ангелов есть рупор.
Сквозит церковный купол
в редеющей листве...
* * *
Последний всплеск зимы. И снег
так с неба повалил поспешно,
как будто заметает след
какой-то жизни безутешной.
Как будто призывает нас,
забыв про всё на этом свете,
растаять – каждого в свой час...
Вступить в бессмертье.
***
О жизни моей взвывает труба,
и ложью горчат слова.
А ты, земля, чересчур груба.
А нежны – лишь синь и трава.
И я выбираю, куда упасть,
в посмертье легко скользя.
Но так надежна суглинка власть,
что выбрать уже нельзя.