Нетерпение сердца Тамары Григорьевой

Тамара Григорьева обладает удивительным даром – все переплавлять в стихи: повседневные заботы, случайности, картины природы, встречи, разлуки, потери. Благодаря этому быт превращается в бытие, неудачи – в предмет ласково-иронического размышления, тоска по невозможному – в элегии. Автор не знает «непоэтических» тем и лексических ограничений. Умело сплетенное кружево стиха облагораживает даже, казалось бы, совсем простые и привычные слова и выражения.

Автор, явно утверждающий в творчестве личностное начало, не менее явно показывает общечеловеческое измерение поэзии. Бесценный дар Тамары – человеческий и поэтический – это врожденная любовь ко всему живущему, нежность и сострадание, умение ценить блага жизни и быть благодарной.

Ирина Кузнецова
Член Союза журналистов России, кандидат философских наук

 

***

По летней дороге

на поезде ехать легко:

то лес зеленеет,

то поле, то речка блеснет.

И то, что прошло,

то прошло и уже далеко,

а то, что должно –

не случилось, но произойдет.

Над летней дорогой

неспешно плывут облака:

причудлив, изменчив

и непредсказуем их строй.

И я ни о чем не грущу,

не печалюсь – пока

мой поезд летит

между небом и летней землей.

 

Ожидание

Напряжение леса

В ожидании листьев.

Напряжение тучи

В ожидании ливня.

Бесконечность пути

В ожидании крова.

Нетерпение строчки

В ожидании слова.

Нетерпение клавиш

В ожиданье этюда.

Нетерпение сердца

В ожидании чуда.

 

***

…И даже с теми, кто любим,

Кого своей считаем частью,

Встречаемся не слишком часто.

Туман мешает или дым

Обычных будней? И беспечность

Нам шепчет, что в запасе вечность,

Успеется, поговорим….

…Слова, не сказанные нами,

На землю упадут дождями,

Замерзнут, превратятся в град.

А те, кто были нам друзьями,

Исчезнут за семью морями,

Откуда нет пути назад.

 

Летнее

Легкое платье

носить,

праздничный вид

иметь,

из лета веревки

вить,

нежность восхода

благословить

и заката

медь,

деревьев шумящих

полк,

клевер, ромашку,

сныть.

Ничего не загадывать

впредь –

позволить себе

быть

тем, кто ты вправду

есть,

чтоб не застали

врасплох.

Позволить дождю

смыть,

превратив в пыль

то, что прошло.

Как-то суметь,

посметь,

не беря в толк

разлуки, печали,

смерть,

налегке

плыть по летней

реке,

ощущая восторг –

жить!

 

***

Хрупок, но шипы из стали,

Нежен, но ершист, как школьник,

Принц по крови, но в опале,

Имя шепотом: Шиповник.

Первый луч его согреет,

Дождь польет, а не садовник,

Никогда не постареет

Тот, кого зовут Шиповник.

Он – бродяга, он – предтеча,

И душа его крылата,

И приход его отмечен

Нежным, тонким ароматом.

 

***

Факты жизни, события, линии,

На пруду расцветают лилии…

Так было и будет вечно,

А между ними некое нечто,

не названное по имени.

Впрочем, имени не имеющее:

Страдающее, смеющееся, болеющее,

Переходящее из одного в другое,

Дрожащее, беспомощное,

совсем нагое,

Прячущееся между

дурманящими геранями,

Где-то на грани сна

или же между гранями.

…Или это сквознячок

посвистывает, свищет?

Или это у лодки просело днище

И скрипит себе,

поскрипывает ненароком?

Или это береза исходит соком?

Или это блеск антрацитовой ночи?

Или это туман, застилающий очи?

И закручивает, и хороводит…

Или слепящая белизна листа?

Или та звенящая пустота,

Из которой всё происходит?

 

Тарусские стихи

Ока

Жизнь кажется ей бесконечно длинной.

Течет, мелеет…. Как себя наполнишь?

– Та девочка? Да, кажется, Марина…

А может, Ася…. Разве всех упомнишь…

Не сосчитать песчинки. Дни и годы

Не сосчитать – заволокло туманом.

Давным-давно в моря влились те воды…

А может, даже стали океаном.

Сестры

Бегали, смеялись, падали в песок,

Брызгались, купаясь в ласковой Оке,

Слизывали с пальцев земляничный сок

И чертили знаки на сыром песке.

Грезили о счастье там, в Долине Грез,

Легкими средь лета стлались им пути.

А судьба копила каждой – чашу слез,

Даже не пытаясь мимо пронести.

 

Памятник М.И. Цветаевой в Тарусе

Она не смотрит на Оку –

Устала, как нельзя устать.

Еще строку, одну строку

Уже не в силах написать.

Растерянный последний жест –

Что с сердцем в бронзовой груди?

И не осталось больше мест,

Где ждут, куда могла б прийти.

…Рябина, детство… Облака

Так высоко! Настой лугов,

Звон колокольный, дом, река…

Предвосхищение стихов.

 

Уснувший мальчик

Памятник на могиле художника Борисова-Мусатова в Тарусе

Уснувший мальчик безмятежно спит.

Ему до нас с тобою дела нет.

Он сам гранитный, и под ним гранит.

Он спит давно, почти что сотню лет.

Он не герой, не божество, не вождь,

Он просто мальчик в царстве сонных нег.

Его омоет налетевший дождь,

Его укроет падающий снег.

Он просто спит, он просто видит сны…

И в этих снах – бормочущий ручей,

И тень от нависающей сосны,

И лунное мерцание ночей.

Внизу река вершит неспешный бег,

Выплескивая песню для него,

Пока он спит, не размыкая век,

Пока он спит, не помня ничего.

 

Прогулка по Тарусе

Таруса. Прозрачные летние дни.

Домишки, сады, переулки, заборы,

И памятник Ленину рядом с собором,

И яблоки всюду, куда ни взгляни.

Мы в гору взбирались, спускались к реке.

Туда, куда звали тропинок извивы,

Туда, где синели речные разливы

И маленький катер белел вдалеке.

Река бормотала о скором дожде,

В ней тучи, зависнув на миг, отражались,

Деревья друг к другу испуганно жались,

И зыбь пробегала по быстрой воде.

Но дождь почему-то был милостив к нам,

Хотя находился на уровне срыва.

Острее запахли полынь и крапива,

Вплетаясь в прибрежный густой фимиам.

Мы яблоки грызли, подняв на ходу,

Их в августе много не только в Тарусе,

Но вкус этих яблок и их послевкусье,

Мне кажется, больше нигде не найду.

 

Август

Метались листья на ветру,

И ветки яблонь бились в стекла,

И вся земля насквозь промокла,

Стояли лужи поутру.

Следы резиновых сапог

В воде мгновенно пропадали,

А дети жали на педали

Велосипедов, кто как мог.

Стекали капли по лицу,

И дети радовались брызгам,

Округа оглашалась визгом…

И лето близилось к концу.

Томился яблоками сад…

А в доме лестницы скрипели,

Как будто дом был виноват,

Что в нем остаться не хотели,

Что лето не вернуть назад.

 

***

В Будапеште поют дрозды –

Заливаются.

Ранний месяц и две звезды

Отзываются.

И звучит этот дивный хор

Небожителей.

С каждым днем горячей напор

И стремительней.

Башни, в камне навек застыв,

В небо – иглами.

Над дунайской волной – мосты

Спины выгнули.

Вишен легкие лепестки –

Белым облаком.

Остров Маргит, изгиб реки –

В сердце откликом.

Надо в памяти всё сберечь,

Дать названия,

Потому что в итоге встреч –

Расставания.

 

Gorky Park

Сижу в розарии, смотрю на розы,

Ем мороженое крем-брюле,

Хочу уплыть от жизненной прозы

Так, как уплывают на корабле.

А рядом протекает Москва-река,

И по ней, отчалив от грешной земли,

Такие же белые, как облака,

Проплывают нарядные корабли.

Но мне и мизинцем пошевелить лень,

И никто, конечно, в этом не виноват.

Просто сегодня такой расслабляющий день,

А у роз такой наркотический аромат.

Посредине розария бьет фонтан.

Солнце августа светит пока еще горячо.

Фото на фоне роз: у невесты – фата,

У жениха – надежное мужское плечо.

Мое крем-брюле подходит к концу,

Съем и пойду домой, у меня еще много дел.

Фата невесте очень даже к лицу,

А жених в костюме, бедный, совсем вспотел.

Кто-то спросит, зачем я всё это пишу.

Кто-то даже подумает, что за бред.

А я просто живу и просто дышу.

А зачем? Почему? И сама не знаю ответ.

 

Ноябрьский вечер

Небо погасло, розовый отблеск растаял,

Вечер ноябрьский недолог, темнеет быстро.

Осень торопится, свой календарь листая,

В небо кидая прощальные звезды-искры.

Встреча, прощание, горечь разлуки, встреча:

Как на качелях – то в небо, то снова в пропасть…

В этот ноябрьский, почти что угасший вечер

Сердце мое наполняют восторг и робость.

Кто я такая? – Песчинка в бескрайнем море,

Здесь и сейчас – в этом месте и в это время.

Крайняя слева в огромном вселенском хоре,

Голос не слышен, но он в унисон со всеми.

Кто я такая? – Кочующий вечно странник,

Птица небесная, парус, волна морская,

Взмах – и взлетаю без всяких на то стараний,

Вниз посмотрю – города и года мелькают.

Это любовь поднимает меня над миром,

Это любовь наполняет мне крылья ветром…

Вечер ноябрьский вплывает в мою квартиру,

Бьется в окно облетевшей осенней веткой.

 

Я помню

…И мы едем незнамо куда –

Все мы едем и едем куда-то.

Давид Самойлов

 

Я помню, мы едем куда-то,

Колеса стучат подо мной,

За окнами снег, словно вата,

Белеет сквозь сумрак ночной.

Ни звездочки, ни огонечка,

Так ночь глубока и темна…

Я с папой, я папина дочка,

Я в этой ночи не одна.

Но… небо, нависшее низко…

Но… слезы, что полнят глаза…

Вот папа, он рядом, он близко.

Сказать? Только что мне сказать?

Вагон освещен вполнакала,

В сон втянутый и полумглу.

О чем я тогда размышляла,

Лицом прижимаясь к стеклу?

Как будто открылась вдруг дверца

Далеких и взрослых миров –

Для грусти, влетевшей мне в сердце,

Найти не умела я слов.

…Растаяли в памяти даты,

Остались лишь я и зима,

Всё едем и едем куда-то…

Куда? – Я не знаю сама.

 

***

Платок в ладони скомкав,

Печалишься о ком ты?

И думаешь о ком?

Сгустились в небе тучи,

И лишь последний лучик

Проник в окно тайком.

И в зеркало ворвавшись,

Расплавил день вчерашний

И сжег его дотла.

А на высокой башне

Всё чище и бесстрашней

Звонят колокола.

Платок в ладони скомкав,

Ты соберешь осколки

Своих разбитых дней.

А в коридоре елка

Стоит как незнакомка,

Вся сжавшись у дверей.

Ее одной лишь ради

Ты скажешь, как ты рада

С ней повстречаться вновь.

И елка без бравады

Отдаст тебе в награду

Всю зимнюю любовь.

 

День сурка

Утро хозяйничает

В спящей комнате:

Светится лучик

серебряной пыли.

Часы барабанят:

Помните, помните?

А что нам помнить?

Мы всё забыли.

Безымянные вещи,

осилив страх,

в робкой надежде

на узнавание

затаились в углах,

возле стен, в зеркалах…

Надо снова вернуться

и дать им названия.

Чуть коснется вещей

по привычке рука:

это кран,

это щетка зубная,

мыльница…

…Мы опять возвращаемся

в день сурка,

из которого нам

никогда не выбраться.

 

***

…Как ни крути, а надо проживать

Ту жизнь, где трудно не переживать.

А я встаю с утра и улыбаюсь.

Что за причина, спросите? – Любая:

Вот снег медлительный идет в моем окне,

И от него уже теплее мне –

Нежнейший пух, почти что лебединый…

Вот хлеб и сыр. И хоть мы не единым

Насущным хлебом живы, господа,

Хлеб, кофе, сыр – любимы мной всегда.

…А вот ворона замерла на ветке.

Зимой ворон встречаем мы нередко,

Как, впрочем, и в другое время года,

Их не страшит различная погода.

Красавица в атласном оперенье

Влетела вдруг в мое стихотворенье

И сразу попросилась на постой.

Я думаю, ее мы с вами впустим?

…А поводов для радости простой

На свете больше, чем причин для грусти!

 

***

Чем жизнь длиннее,

Тем дни короче,

Рассветы ярче,

Темнее ночи,

Слова и мысли

Честней и проще.

Мечты пустые,

Как листья в роще,

Срывает ветер,

Уносит ветер,

И жить просторней

На белом свете.

 

О тайных знаках

В лесу, на тропе, в буераке,

куда ни взгляни,

на солнце, в тени,

повсюду они –

намеки и тайные знаки.

Их надо увидеть,

понять, разобраться

и не затеряться

среди комбинаций

зеленого с синим,

среди бесконечных усилий

всего соловьиного рода

озвучить пространство,

среди махинаций

мохнатых шмелей –

их сокрытий,

гудений, утаек…

Событий –

достаточно,

нам их хватает.

Почувствовать сердцем и кожей

летящего ветра касанье.

Посланье

прочесть по губам маргаритки,

промокшей до утренней дрожи.

К калитке

приблизиться тихо.

Налево свернуть, если ландыш

возник на пути,

а когда незабудка – направо.

Управы

на них всё равно не найти.

Отрава

сладчайшая или вино

в цветках одуванчика

желтым нектаром разлиты.

В дрожащей дорожке пруда

Луна на кусочки разбита…

Серебряной стала вода.

Луны поменялась орбита.

И это уже навсегда…

И это уже навсегда…