Памяти Евгения Кирилловича Карасева
Ушел из жизни Евгений Кириллович Карасев. Большой поэт и прозаик, незаурядный человек трудной, но полноценной судьбы.
Когда другие талантливые поэты собирали стадионы и их книги издавались миллионными тиражами с соответствующими гонорарами, он находился в местах не столь отдаленных. Но всё равно – и там был поэтом. Стихи помогли ему не только выжить в лагерях и тюрьмах, но и вообще стать масштабной личностью. Конечно, признание пришло к Карасеву поздновато, во времена, когда о стадионах или о достойных гонорарах и речи не могло идти. И тем не менее он был оценен и в профессиональном сообществе, и среди любителей поэзии. Карасев выпустил несколько книг, стал лауреатом престижных премий, о нем снимали кино.
Любое творчество, даже самое примитивное – это спасение для человека, удовольствие в жизни, моменты счастья. Если же творчество к тому же озарено талантом – это счастье и для окружающих. Несомненно, стихи и проза Евгения Кирилловича дали людям много доброго и хорошего, сделали нас лучше. Хотя читать его нелегко: думать надо много и переживать. Потому что у него все по большому счету, по-настоящему.
За суровой жизнью, а местами и суровым творчеством, тем не менее виделся человек с отменным чувством юмора. Он не шутковал направо и налево. Евгений Кириллович обладал чувством тонкой иронии, не переходящий в желчный сарказм. Он был еще и самоироничен – явный признак ума и здоровой психики. Даже тяжелые эпизоды своей биографии он мог облечь в устный рассказ, после которого трудно было не улыбнуться. Последние годы очень любил с ухмылкой вспоминать такой случай. Как и многие другие сегодняшние литераторы, Евгений Кириллович продавал свои книги сам. Предложил как-то купить книжку «упакованному» типу с явными признаками криминального авторитета. Тот снисходительно полистал и, прочитав, что автор – бывший вор Кац, отсидевший 20 лет, заинтересованно спросил: «А сейчас-то чем занимаешься?» «Книжки пишу: стихи, прозу», – ответил Карасев. «Надо же так опуститься!» – печально резюмировал криминальный авторитет.
Было ли так дословно, или чего добавил Евгений Кириллович для гладкости – неважно. Главное, что хотел сказать, как мне кажется, Карасев и в этом эпизоде и вообще, состоит вот в чем. Есть мир, в нем живут разные люди, каждый по своим правилам, некоторые думают, что их правила самые правильные. Другие об этом вообще не думают. Но есть люди, которые всё время думают, сомневаются, мучаются, ищут, облекая свои искания в слова, краски, звуки, тем самым рождая смыслы. Конечно, не каждый человек в состоянии услышать и понять Художника. И в этом тоже проявление жизни. Жизнь такова и больше не какова.
Что может дать нам творчество и сама личность Евгения Кирилловича Карасева? Мы можем задуматься. О мощи человеческого характера и жажде жизни. О пользе учености и преобладании ума над грубой силой. О доброте и твердости. Об энергии духа и творчества.
Михаил Флигельман
Божье терпение
Пройдоха правил нестрогих,
он в клятвах лукавых смел
обманывать даже Бога.
А ближних – сам Бог велел.
Раскусил ли шельму Всевышний,
то ль изменило счастье,
а может, поумнели ближние –
его стали бить часто.
Уклоняясь от тумаков поучительных,
руками прикрывая область паха,
хлюст соображал мучительно,
где же он дал маху.
Сброшенный с моста разгневанным
лохом,
прощелыга добрался до берега.
В тысячный раз уговорил Бога –
и Господь поверил.
2008 г.
Губительный статус
Меня поразило юридическое положение
коммерческой организации,
вывешенное у входа
в магазинчик, торгующий колбасой плесневой.
Как декларация высшей свободы:
«Общество с ограниченной ответственностью».
И разом всё стало на свои места –
убийства, грабежи, ежеминутно поставляемые
из телеэфира,
казалось, неустанно и верстал
статус этой сомнительной фирмы.
… В ночи в блеске молнии проступили очертания
заброшенной стройки,
похожие на скелет ископаемого монстра.
Послышалось лошадиное ржание –
знаменитая тройка,
закусив удила, неслась к незримой в темноте
пропасти.
Где способный удержать коней возница?..
2001 г.
Самоанализ на нарах
С решеткой моя квартира,
изморозь на стене.
Я занимаюсь инвентаризацией мира,
который весь во мне.
Здесь наворочено – ногу
сломает и сам черт.
Людей на земле много
вправе предъявить мне счет.
Одних обманул, украл у других,
за третьих не встал – сробел.
Находил оправданья из мудрых книг
и вот ищу объясненье в себе.
Война. Безотцовщина. Детский дом –
выдавливаю слезы-искры.
Все это было. Но чую нутром:
я далеко от истины.
И снова копаюсь в своем существе
с пристрастием большим, чем судьи.
Они искали среди вещей,
а я хочу добраться до сути.
1969 г.
Отчий предел
Известно, что мы на земле гости,
и не за нами завтра.
Придёт время и наши кости
будут изучать, как мы динозавров.
И кто-нибудь из учёных
далёким слушателям
поведает о существах странных:
до смерти преданных клочку суши,
где найдены их останки.
Расскажет о борьбе упорной
стылого пятачка ради.
Но так и не поймёт просвещённая аудитория,
в чём притягательность никчёмной пяди.
2004 г.
Без протокола
Я жил по законам непрестанной войны,
ушами сторожко прядал –
вслушивался в обманчивость тишины.
И никогда не говорил правду.
В доме отчем
за правду-матку
можно было угодить в ощип.
И взятки гладки.
Я исхитрялся, искал ходы –
уловок уйма в карточке учётной.
Благо обучался у Балды,
игравшим наперегонки с чёртом.
Конца лукавой не видно городьбе.
Но большую, пожалуй, плачу плату –
я и себе
боюсь говорить правду.
2010 г.
Воспоминание артистки
Памяти Андрея Вознесенского
Гаснет свет. Ушли лабухи.
Оседает восторга пыльца.
Кони серые в яблоках
в санях ждут у крыльца.
Под медвежею полостью
ты распуганной мчишь мостовой.
И поклонники полоз в полоз
шумно гонятся за тобой.
Вспомнилось, взглядом нестрогим
глянув на преданный хвост,
как чудак тебе бросил под ноги
миллион алых роз.
Жест широкий и лестный,
на который готов не любой,
спустя жизнь станет песней
про большую любовь.
К сожаленью, об этом
знать лихачке шальной не судьба –
увлекает езда без запретов,
пар лошадиный клубя.
… Будки, тумбы, деревья зяблые,
фонари под ледком –
кони серые в яблоках
кажут прыть с ветерком.
Сивки пьяны от бега,
тройка скачет вразнос.
И летят с колким снегом
лепестки алых роз.
2010 (2015) г.
Согласие
Разорёны садики детские.
Разорван морозом водопровод.
Над толпою – портрет деспота.
И я понимаю народ.
2002 г.
Береза
В старом Затьмачье, в Твери, а вернее,
на Русской возвышенности
есть береза – тихая, словно лампады свеченье.
Тюрьмы, лагеря пройдя, как к Всевышнему,
я прихожу к ней и прошу прощенья…
Перед самой войной ее,
еще прутик гибкий,
посадил дядя Коля,
отец моего лучшего друга.
На начавшемся вскоре побоище
дядя Коля сгинул,
как и мой отец, и другие батьки в округе.
А береза осталась.
Лучший друг мой Володька,
я и уличные мальчишки,
прозванные шпаною, –
мы ее поливали водой из колодца,
а зимой утепляли кошмою.
Мать Володьки, добрейшая тетя Настя,
работала на ткацкой фабрике, вздымавшейся
над окрестными крышами высоченной
трубой охряной.
То ль оговорили ткачиху, то ли ляпнула
в сердцах против власти,
но однажды ее увезли под охраной.
Как сейчас в памяти: упирающаяся,
в каком-то отчаянном душевном
движеньи,
она крикнула, конвоиров ногтями гребя:
– Сыночек! Володя! Ты папкино
продолженье!
Слушайся бабушку! Береги себя!..
Володька стоял, вцепившись в меня,
ребячьего предводителя,
будто я, всегда находчивый, дерзкий,
мог что-то поделать с вооруженными
блюстителями,
увозившими его мать
и наше детство.
В школе по поводу ареста устроили
разборку вящую –
преподаватель истории витийствовал
о враге классовом.
Я сидел и дергался: если ты друг настоящий,
жахни по парте и выйди из класса.
Но я сопел и молчал как рыба,
глазами стыдливо хлопая.
А утром волосы встали дыбом –
Володька застрелился из пистолета,
найденного нами в окопах.
Помню день похорон, дождливый, зябкий,
маленький гроб на дрогах плоских,
обезумевшую от горя бабку
и плачущую слезами березку.
Именно в ту ледниковую пору
я бросил школу и бежал из дома –
всё омерзело, обрыдло.
Я стал воровать, считая, что воры
одни не согласны с паскудным миром.
Остальные – быдло.
…Я прихожу к белоствольной рано,
стою, разделяя ее неизбывную грусть.
А рядом уже громыхают краны,
и я за березу боюсь.
1986 г.
Комплекс неполноценности
Карлики ненавидят высокие примеры:
вызов, душевная смута –
до появления Гулливера
они не знали, что лилипуты.
2001 г.
Эквивалент
Я накопил соль в костях, камни в почках,
прорву ругательных слов.
И несколько светлых строчек,
уравновесивших чашки весов.
2007 г.
Спонсор рубрики Алексей Жоголев